В 2002 году меня пригласил наместник Александро-Невской Лавры, тогда еще архимандрит Назарий, чтобы я помог организовать и провести фольклорный фестиваль в стенах Лавры. У меня был опыт организации подобных фестивалей в Петербурге еще с 1991 года. Я и мои друзья-фольклористы – сторонники соблюдения подлинных народных традиций и настоящего фольклора, не искаженного сценическими обработками. «Российский фольклорный союз» был учрежден в Петербурге в 1989 году. Тогда на первом собрании присутствовало три десятка его членов. Я получил билет №22, а сейчас более 1500 членов по всем странам СНГ, причем не людей, а коллективов. В некоторых ансамблях бывает и 30, и 50 человек.

«Российский фольклорный союз» объединяет, пожалуй, больше людей, чем «Союз писателей России», в котором я тоже состою. Отличительная черта фольклорного союза от прочих творческих союзов еще в том, что за эти три десятилетия на моих глазах большинство его участников воцерковились. Почему? Потому что, когда люди ездят в экспедиции, записывают материал, общаются с живыми носителями культурных традиций, они общаются с живыми носителями культуры благочестия.

Наш «Театр народной драмы» тоже возник из этой традиции. Я когда-то играл в театре, закончил студию Льва Яковлевича Шварца. Расстался с ним в 1985 году и думал, что в театре не буду играть никогда, хотя была возможность. Но наступил момент, когда я понял, что нужно создавать свой коллектив и с ним работать, потому что нельзя мириться с тем, что происходит во многих светских театрах.

Иногда говорят, что какой-нибудь жанр – это грех. Дело не в жанре, в любом жанре можно согрешить. К сожалению, многие художники не выдерживают искушения свободой творчества и впадают в обезьянство, возомнив себя «яко боги». Творчество подобно испытанию древом познания добра и зла – художник выносит суд своим созданиям, героям и порой падает. Не зря корень один: искусство и искушение.

Когда говорят, что театр не может быть православным, мне кажется, что эти люди далеки от искусства. Театр на самом деле просто обязан быть православным. На мой взгляд, любое искусство, если оно подлинное, является православным, ибо в нем присутствует «ортодоксис», то есть «правильное знание о бытии». Если дословно перевести «православие» с греческого, то «орто» – это «правильное», «доксис» – «знание». «Во всем мне хочется дойти до самой сути, в работе, в поисках пути, в сердечной смуте», – путь к сути – это и есть ортодоксия, православие.

15 лет мы боролись за православное искусство. Меня часто брали сомнения, нужно ли оно нашей Церкви, потому что от некоторых иереев я слышал, что это вздор. Мне даже говорили: «Как это владыка недоглядел, театр открыли в Лавре! Надо написать куда следует». И пишут доносы по известному шаблону: «Я Пастернака не читал, но осуждаю». Сомнения и сейчас продолжаются, говорят, надо выходить из Лавры, может быть, это и правильно, быть может, промысел нас ведет, чтобы мы нашли себе другое пристанище и продолжили свои духовные традиции на светской площадке.

Нужен профессиональный театр, чтобы люди покупали билеты, дабы мы могли платить зарплату актерам, иначе они все разбегутся, так как людям надо что-то есть. Я практически за бесплатно работал все эти годы, это трудно, и моим актерам тоже. Заниматься настоящим искусством – это обречь себя на нищету на годы. Не приходится ждать, что Комитет культуры выделит нам какие-то гранты. В наше время гранты получают на проведение театральных фестивалей типа «Золотой маски», где лауреатами становятся носители отнюдь не православных ценностей. Например, в одной театральной газете про лауреата «Маски» я прочел такую положительную рецензию: «Лауреат очень тонко и глубоко поставил вопрос однополых браков, подробно изобразив его на сцене». Это то, о чем пекутся деятели театра.

Более всего, меня волнует, что делается с литературой. Театр – это все же после литературы, надо сначала написать сценарий. Сценарий для нашего «Достоевского» я очень долго и кропотливо писал, вместе с тем, испытывая радость от того, что он получается. Я написал уже более десятка сценариев о разных людях и выработал свой стиль, который можно было бы назвать «житие», но, поскольку мои герои не канонизированы, правильнее все же назвать «жизнеописание». Он строится как житийная икона: в центре – образ, а вокруг клейма, и даже неграмотный человек, взглянув на эти миниатюры, как по книге прочитает житие человека.

Оно состоит из поворотных моментов: тут можно было смолчать, уйти в сторону. а человек не покривил душой. Так строится судьба Шукшина, Пушкина, Абрамова. Жизнь Достоевского тоже представлена в ключевых моментах. Из тех, что были в реальной его жизни (казнь, острог, долговая тюрьма, женитьба, творчество, взаимоотношения с родными) и тех, которые переживают его персонажи. Их испытания для Федора Михайловича не менее реальны, для него литературные герои даже более реальны, чем ростовщики, которые привлекали его к тюремной ответственности. Персонажи его произведений стали клеймами житийной иконы Достоевского, согласно которой я выстаивал драматургию спектакля.

Главное в спектакле – какой диагноз: спасется человек или нет? Потому что если он идет неправедным путем, вопреки Промыслу Божьему о спасении, лезет на рожон, то он поступает как персонажи «бесов» в романах Достоевского. Его и раньше, и теперь обвиняли во многом, в еретизме, например. Эти «обвинители», мне кажется, просто не доросли до Достоевского. Ведь надо понимать, где говорят герои Федора Михайловича, а где – сам автор.

Зачастую цитируют Достоевского, вырывая из контекста: «Поле битвы – сердце человека, здесь диавол с Богом борется». Хотя это не Достоевский сказал, а его персонаж, Иван Карамазов, который развивает свое дуалистическое богословие. Диавол борется с Богом – это не православие, а дуализм чистейшей воды. Другое дело, пребывает ли Бог в сердце человека или сердце отдано чему-то другому. Дьявол не равен Богу, а у Ивана получается именно так, из-за чего некоторые православные обвиняют Достоевского в дуализме. Да он роман написал, чтобы показать, что ни Иван, ни Митя не правы, не веря в Промысл Божий.

В спектакле мелькнули события жизни Достоевского, перемешанные с фрагментами романов, они не случайно выбраны. Достоевский помещает своих героев в различные обстоятельства, и смотрит, что произойдет, упадет ли человек или спасется? За каждого героя у него болит сердце. Он хочет предостеречь героя от гибельного поступка, но не делает этого, следуя более высокой правде – художественной, промыслительной.

Раскольниковы существуют в жизни, и еще многие могут сделать то же самое. Как сделать так, чтобы прервать эту цепочку? Он пишет роман, в котором доходит до преображения души Раскольникова. Ради этого преображения в финале повествования и был написан весь роман. Если нам удалось показать хоть чуточку жизнь, муки, искушения, страдания, любовь великого писателя, поделиться этим со зрителями – то в этом главная мысль постановки.

Определенные правила есть, во-первых, традиции народного театра, которые я изложил в книге «Русский театр». Во-вторых, православная эстетика: что допустимо в рамках православной традиции, то и в театре допустимо. Много лет я проводил театральные фестивали, на которые приезжали коллективы со всей страны. Убежден, что существует сотни способов облечь любую мысль режиссера в такую художественную форму, которая не вступала бы в противоречие с православной эстетикой. Например, если на сцене должно выстрелить ружье, то совершенно не обязательно вкладывать туда капсюль, как это делают, к примеру, во МХАТЕ, чтобы добиться натурализма со взрывом, дымом и нервным тиком. В то же время, мне кажется, что подлинность должна быть в другом, например, не допустим макет иконы на сцене, уж если есть икона в сценографии, то на нее надо реально молиться. Моменты условности и реализма регулируются православной этикой и эстетикой, сложившейся веками.

Я во многих местах не принят, и на многие фестивали меня не пускают наши «звезды», потому что я имел смелость в своих статьях высказываться с критикой системы Станиславского. Он для своего времени многое открыл, но Станиславский разный в начале творческого пути, в середине и конце. Когда по всей стране в творческих вузах в приказном порядке ввелась «система Станиславского», которую скрестили с «соцреализмом», то получилась полная ерунда, не имеющая отношения к реальному Станиславскому. В современных вузах рефлексия в другую сторону – Станиславского выкинули, кинулись в авангард, и попробуйте найти театр с системой классической актерской игры.

В свои лучшие годы Станиславский предложил много интересного, но, на мой взгляд, было много и несовместимого с православной этикой. Есть момент психологического театра, который называется «лицедейством», осуждаемый святыми отцами. Народная традиция допускает психологический театр, но степень воплощения выстроена в общих рамках условного. В целом можно сказать, что народный драматический театр условный, с элементами психологического. А когда мы решаем постановку в одной модели, то сталкиваемся с серьезными вещами: надо всерьез заплакать, всерьез устроить дуэль, правда, пистолеты не настоящие, на лице грим, задник картонный, и это смешение несовместимого создает кашу. В книге «Нравственность есть правда» Шукшин написал об этой проблеме интересную статью, что нужна другая театральная система. Он сам как раз в ней-то и работал. Шукшин снялся в порядке сорока фильмов, и разве он по Станиславскому играл? Нет, он всюду оставался собой, Василием Макаровичем. Традиционно для русского театр, что каждый большой актер не укладывался ни в какую систему.

В книге «Русский театр» я написал свои соображения о театральных системах, но кое-кого они не устроили, вызвав раздражение, и меня с оттенком пренебрежения причислили к «фольклорному театру». Я думаю, настоящие классики умели ценить художественную правду во всех ее проявлениях. Когда Марья Дмитриевна Кривополенова приезжала в Москву, то Станиславский первый бежал к ней на концерт, приводил своих учеников и показывал: «Вот как надо». Когда наши фольклористы пытаются повторить записи экспедиций, то это оказывается довольно сложно, а когда это пытаются повторить профессиональные актеры, то у них вообще не получается.

Я не считаю, что создал какую-то особую систему, я просто делюсь своим опытом и размышлениями о способе существования актера в театре, основанном на народных традициях.